Что мы с тобой наделали, мой родной?
Что мы с тобой - как ноги - в дыре колготной?
Падают, словно вишенки - в перегной,
дву-монологи о свете и о работе.
Падает небо мячиком в реку рук,
в омут соплёвших водоросли и сети…
Вечер плюется сдавленным прелым "друг",
выпяченным с губы, как глоток кастета
или костяшки, глоданной почвой и
дикими кошками с ядом свободы - в смраде
губ, на которых пьяные муравьи
лапками бегло комкают пену-скатерть,
родственных слов надгрызают объедки, ком
вер кровяных котят о тростинки колют….
Что мы с тобой - над прошлого шашлыком
ищем в ножах, как прошлое, поло-голых?
Что мы с тобой качаемся, как тростник -
в вазе, надбитой жалостью и привычкой?
Что нам лепечет пауза, на язык
севшая, как на язву бомжа - синичка?
Что нам плюет на темя метро, шипя
про "поезд следует…", выловив бегство - пёхом?..
Кто из нас, утро выкупав в свежих швах
тел одичалых, скажет о том, что плохо,
дико, взаправдошне, сыро - как тесто на
досточке формы звезды, с недостачей шири?..
Что мы с тобой, родной мой? - пожар, Синай
не облизавший водно-мучнистым жиром?
Что мы с тобой,забытый мой? - Снег, Шираз
ошаганевший до первой строки в топ-ньюсе?..
Белые вороны сыром в дубовый джаз
нас забивают гулким вороноустом.
Черные вороны в синий туман мостов
города нас опускают - забавы ради…
На обручальной нитке ничьих часов
мы протанцуем встречу убитых братьев
или сестер. А лучше - двоих чужих,
перемотавших родственность, словно шарфик,
на поцелуев осенний соломы жмых,
на недовстречу ладоней, как псов, шершавых,
на тростниковых крыс, прикусивших яд
за равнодушным рядом камышных будней…
Как нас с тобой залечат - и осквернят!..
Как нам с тобой привычно - легко и трудно…
Падают, словно вишенки - в перегной, -
дву-монологи: работа… родные… зимы…
Небо рисует в запястьях восходы хной.
Хну размывает как тушки - на Хиросиме, -
солнцетрясением…
Водоросли из щек
кажут носы, как зяблики…
(в птичек - веруй…)
Белый гудок в мобильном зажмет движок,
словно Икар - носатеньких солнцемерок.
Мой Tелемак,
Tроянская война
окончена. Кто победил - не помню.
Должно быть, греки: столько мертвецов
вне дома бросить могут только греки...
И все-таки ведущая домой
дорога оказалась слишком длинной,
как будто Посейдон, пока мы там
теряли время, растянул пространство.
Мне неизвестно, где я нахожусь,
что предо мной. Какой-то грязный остров,
кусты, постройки, хрюканье свиней,
заросший сад, какая-то царица,
трава да камни... Милый Телемак,
все острова похожи друг на друга,
когда так долго странствуешь; и мозг
уже сбивается, считая волны,
глаз, засоренный горизонтом, плачет,
и водяное мясо застит слух.
Не помню я, чем кончилась война,
и сколько лет тебе сейчас, не помню.
Расти большой, мой Телемак, расти.
Лишь боги знают, свидимся ли снова.
Ты и сейчас уже не тот младенец,
перед которым я сдержал быков.
Когда б не Паламед, мы жили вместе.
Но может быть и прав он: без меня
ты от страстей Эдиповых избавлен,
и сны твои, мой Телемак, безгрешны.
1972
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
