Болит горох - так морщится, не плача,
ребёнок-враль, уткнувший в стенку тень
своих обид.
Шарманщик-жук выводит
мелодию миганья света. И
из этих мигов по стене выходят
День Первый,
День Второй
и просто День,
в Который Ночь Родили....
Как свободен
ты видеть, враль!
Ну что там видишь?
- Явь:
вот - дерево в бинтах смиренных трав.
Вот - дерево с хребтом-распятьем белок.
Вот - ритуал лечения - и мелом
закрашены блужданья по воде
во мхах кровавых.
Вот тебе и мхи.
Вот - хна, как Шемаханская колдунья,
опутывает патлами небес
засмотренные в дырочку листы
деревьев.
Вот - лисицы белой пух
клокочет в глотке лунного затменья,
и ласточка, как маленький дракон,
вдыхает пух - и выдыхает страх...
Вот - корни страха цепкие в земле...
Вот - дровосек с квадратною секирой,
как смерть - с косой.
Вот - языкатый смерч.
Вот - сойка в синей ленточке.
Вот - ветвь
звезды над этим всем...
Как больно сед
свет лампочки над табуретом мира,
где ты стоишь, наказанный малыш,
в углу углов, и сотворяешь мир....
Колдун?
Ведун?
Демёныш?
Чародеиш?
На - отговор!
Вот - лампочка...
Зеркал
охота.
Тёплый хлеб.
Водицы пайка.
И пайка забытья
о всех-всех-всех
деревьях мира...
Позже в пятках дверь
качнёт сквозняк, как сердце....
И тебя
признают, отразив в коре, деревья:
как стёклышки -
улыбку муравья,
как плеск воды -
протяжный оклик рыбы,
как след в траве -
слезинку мотылька...
Но ты сейчас стоишь, как истукан,
за гранью,
и киваешь тонким стеблем
в углу углов...
Бинты смиренных трав
шуршат в запястьях.
Пёрышко клокочет-
ворчит в гортани.
Так и стой!
Замри! -
фигурой жизни.
Деревом на камне.
Творящим жизнь из тени на стене.
Вот так и стой -
наказанным всё помнить,
творить и плакать на горохе правд...
Мой бедный враль!
На - отговор!
...как больно
сгибаться миру
в тёплых пауках
угла чулана,
большего, чем кухня,
чем дом на склоне,
чем страна всех стран!
...а враль - не плачет.
Замер.
И распятье
легенды мира
жмёт к седым глазам...
Ни страны, ни погоста
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать.
Твой фасад темно-синий
я впотьмах не найду.
Между выцветших линий
на асфальт упаду.
И душа, неустанно
поспешая во тьму,
промелькнет над мостами
в петроградском дыму,
и апрельская морось,
над затылком снежок,
и услышу я голос:
- До свиданья, дружок.
И увижу две жизни
далеко за рекой,
к равнодушной отчизне
прижимаясь щекой -
словно девочки-сестры
из непрожитых лет,
выбегая на остров,
машут мальчику вслед.
1962
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
