*Эрзяне - народ финно-угорского происхождения, с дославянских времен селившийся в среднем течении реки Оки, Суры и Пьяны. (Нижегородская область).
*Эрзянский эпос*:
Калмамасть да тинцькє снида,
цинзєронттєнь є̈рясть
да душманонь кяжи вєрса
валость учсєф волять.
Перевод:
«Посреди родных равнин
Нынче - как в Европе:
Пошла милка в магазин -
Оказалась в шопе!»
СОЧИНЕНИЕ на историческую тему: "ЭРЗЯНЕ"
До начало нашей эры эрзяне жили в Эстонии. Но они не знали эстонского языка и их, как нашу соседку – продавщицу тётю Варю, выселили в Нижегородскую область,
Их там встретил князь Юрий и сказал, что мол живите и размножайтесь. Но только ведите себя хорошо, иначе у нас длинный руки... С тех пор эрзяне прозвали Юрия Долгоруким.
На одной тамашней реке текла вода. Стоило ее попить, так сразу становишься пьяный. Там, наверное, стоял дрожжевой завод, как у нас в Кохила. Реку назвали Пьяна.
Бывало и русские и эрзяне напьются из реки и ходят выпимшие. И у них часто случались драки. Князь Юрий Долгорукий был очень опечален драками и велел всем помириться и, под началом другого князя Дмитрия Донского, идти на Куликово поле, куда уже пришли монголы. С монголами все и подрались. Кто кого побил, до сих пор не известно? Известно только то, что монголы убежали в свою Монголию, где и живут по сей день.
А потом у эрзян родилась девочка, ее назвали Вера. Но она не оправдала надежд и тогда следующей девочке дали имя Другая Вера. Другая Вера (ДВ) уехала на землю предков в Эстонию и стала писать очень хорошие стихи. Дяденька Фурыч сказал, что ее стихи хороши уже тем, что в них никто ничего не понимает, поэтому и недоразумения удается избежать.
СПРАВКА
Стихи, это когда дяденьки и тётеньки в разных носках по-собачьи подвывают складные слова, а глаза у них смотрят в потолок.
Октябрь. Море поутру
лежит щекой на волнорезе.
Стручки акаций на ветру,
как дождь на кровельном железе,
чечетку выбивают. Луч
светила, вставшего из моря,
скорей пронзителен, чем жгуч;
его пронзительности вторя,
на весла севшие гребцы
глядят на снежные зубцы.
II
Покуда храбрая рука
Зюйд-Веста, о незримых пальцах,
расчесывает облака,
в агавах взрывчатых и пальмах
производя переполох,
свершивший туалет без мыла
пророк, застигнутый врасплох
при сотворении кумира,
свой первый кофе пьет уже
на набережной в неглиже.
III
Потом он прыгает, крестясь,
в прибой, но в схватке рукопашной
он терпит крах. Обзаведясь
в киоске прессою вчерашней,
он размещается в одном
из алюминиевых кресел;
гниют баркасы кверху дном,
дымит на горизонте крейсер,
и сохнут водоросли на
затылке плоском валуна.
IV
Затем он покидает брег.
Он лезет в гору без усилий.
Он возвращается в ковчег
из олеандр и бугенвилей,
настолько сросшийся с горой,
что днище течь дает как будто,
когда сквозь заросли порой
внизу проглядывает бухта;
и стол стоит в ковчеге том,
давно покинутом скотом.
V
Перо. Чернильница. Жара.
И льнет линолеум к подошвам...
И речь бежит из-под пера
не о грядущем, но о прошлом;
затем что автор этих строк,
чьей проницательности беркут
мог позавидовать, пророк,
который нынче опровергнут,
утратив жажду прорицать,
на лире пробует бряцать.
VI
Приехать к морю в несезон,
помимо матерьяльных выгод,
имеет тот еще резон,
что это - временный, но выход
за скобки года, из ворот
тюрьмы. Посмеиваясь криво,
пусть Время взяток не берЈт -
Пространство, друг, сребролюбиво!
Орел двугривенника прав,
четыре времени поправ!
VII
Здесь виноградники с холма
бегут темно-зеленым туком.
Хозяйки белые дома
здесь топят розоватым буком.
Петух вечерний голосит.
Крутя замедленное сальто,
луна разбиться не грозит
о гладь щербатую асфальта:
ее и тьму других светил
залив бы с легкостью вместил.
VIII
Когда так много позади
всего, в особенности - горя,
поддержки чьей-нибудь не жди,
сядь в поезд, высадись у моря.
Оно обширнее. Оно
и глубже. Это превосходство -
не слишком радостное. Но
уж если чувствовать сиротство,
то лучше в тех местах, чей вид
волнует, нежели язвит.
октябрь 1969, Коктебель
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
