- 7 -
В тот же день он к Никодиму,
Компаньону-побратиму,
Как змей мыслил про себя,
Прилетел и, средь двора
Приземлившись, так сказал:
«Вот он я, как обещал».
От того, что так вот срочно
По его все вышло точно,
В Никодиме спесь взыграла,
И его так разобрало,
Так желанье раззуделось:
Спасу нет, как захотелось
Показать своим соседям,
Будь то взрослым или детям,
Как он в ухарском разбеге
Понесется на телеге,
А в ней вместо лошадей
Запряжен Горыныч змей.
Вот ужо разинут рты
От его лихой езды.
Он хомут схватил и к змею.
«Надевай, - кричит, - на шею.
Нынче всем утру я нос,
И не в шутку, а всерьез».
От таких его речей
В оторопь впал даже змей:
Наважденье колдовское -
Надевать хомут… Такое
Не приснится в страшном сне…
А в родной-то стороне,
Хоть тогда не появляйся.
Как бы ты не объясняйся.
Никодим же в раж вошел,
Подступает с хомутом
И шипит сквозь зубы злобно,
Мол, давай беспрекословно
Ты к упряжке привыкай
Свое место, де, ты знай.
Змей тут видит, дело дрянь
Он, как раньше, снова, впрямь,
Угодил как кур в ощип.
Одним словом, крепко влип.
Он тогда взмахнул крылом,
В облака и был таков.
Глядя вслед ему с тоской,
Вмиг он вдруг доход какой
Потерял бесповоротно,
Никодим подумал злобно:
«Змея б сразу мне на цепь,
Не удрал тогда бы в степь
Иль куда там деру дал
Этот с крыльями удав».
- 8 -
В тот же день перед Кощеем
Наш Горыныч предстает,
Рассказал к каким злодеям
Он попал, как в переплет.
Долго царь Кощей смеялся,
Ну, а кто б тут удержался?
Говорит потом Кощей:
«Нет злодеям тем статей.
Что ж хотел ты, дорогой?
Я признаюсь, что с тобой
Обошлись хоть и цинично,
Но вполне демократично».
Тут при всем дворе Кощея,
Важность мига разумея,
Змей такую клятву дал,
Что, поскольку знать не знал,
Что вот так с ним обойдутся,
Чтоб на том же не споткнуться,
Дел с людьми иметь не будет
И обид им не забудет,
И зарекся клятвой той
За границу ни ногой.
Никодиму тоже грустно:
И еда ему не вкусна,
И тревожен сон ночной,
И вздыхает он порой,
Что пошли задумки прахом,
Вот уж радость вертопрахам.
А какой мог быть доход –
Все испортил змей-урод.
Денег жалко, спасу нет,
Мил ли будет белый свет?
Лишь кузнец печаль не знает,
Во все горло распевает:
«Коль найдется, что есть-пить,
Будем мы без горя жить».
Облетали дворовые вязы,
длился проливня шепот бессвязный,
месяц плавал по лужам, рябя,
и созвездья сочились, как язвы,
августейший ландшафт серебря.
И в таком алматинском пейзаже
шел я к дому от кореша Саши,
бередя в юниорской душе
жажду быть не умнее, но старше,
и взрослее казаться уже.
Хоть и был я подростком, который
увлекался Кораном и Торой
(мама – Гуля, но папа – еврей),
я дружил со спиртной стеклотарой
и травой конопляных кровей.
В общем, шел я к себе торопливо,
потребляя чимкентское пиво,
тлел окурок, меж пальцев дрожа,
как внезапно – о, дивное диво! –
под ногами увидел ежа.
Семенивший к фонарному свету,
как он вляпался в непогодь эту,
из каких занесло палестин?
Ничего не осталось поэту,
как с собою его понести.
Ливни лили и парки редели,
но в субботу четвертой недели
мой иглавный, игливый мой друг
не на шутку в иглушечном теле
обнаружил летальный недуг.
Беспокойный, прекрасный и кроткий,
обитатель картонной коробки,
неподвижные лапки в траве –
кто мне скажет, зачем столь короткий
срок земной был отпущен тебе?
Хлеб не тронут, вода не испита,
то есть, песня последняя спета;
шелестит календарь, не дожит.
Такова неизбежная смета,
по которой и мне надлежит.
Ах ты, ежик, иголка к иголке,
не понять ни тебе, ни Ерболке
почему, непогоду трубя,
воздух сумерек, гулкий и колкий,
неживым обнаружил тебя.
Отчего, не ответит никто нам,
все мы – ежики в мире картонном,
электрическом и электронном,
краткосрочное племя ничьё.
Вопреки и Коранам, и Торам,
мы сгнием неглубоким по норам,
а не в небо уйдем, за которым,
нет в помине ни бога, ни чё…
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
